Сергей Юрский

ПАМЯТИ ДРУГА (Симона Маркиша) Скончался Симон Маркиш. Последнее время он называл себя Шимоном. Это был мой самый близкий друг в течение пятидесяти лет. С июля 1954 года. Мы собирались обязательно вместе отметить наш полувековой юбилей. Не случилось. Симон – сын Переца Маркиша, выдающегося советского еврейского писателя. Переца Маркиша расстреляли в августе 1952 года вместе с другими руководителями и членами Еврейского антифашистского комитета, и это вызвало тяжелейший перелом в сознании его старшего сына. Этот перелом, естественно, определил всю его дальнейшую жизнь. Стал причиной другого перелома, о котором скажу ниже. Симон Маркиш принадлежал мировой культуре. Это был какой-то невероятный курс – курс классического отделения филфака МГУ в конце сороковых и начале пятидесятых. Позднее там учился и Сергей Аверинцев, Сережа, с которым Симон дружил. Последний раз мы втроем встречались и фотографировались три года назад. Это было в Женеве, где много лет прожил Симон… Симон Маркиш – прежде всего

Эта книга для многих станет открытием. Оказывается, замечательный актер Сергей Юрский — мастер не только на театральных подмостках и киноэкране. Его проза — проза писателя-профессионала, глубокая и стилистически изощренная, вобравшая в себя и своеобразно осваиваемую литературную традицию (от Гоголя и Даниила Хармса до Юрия Трифонова), и оригинальные новации. Все в ней перемешано, как в жизни, все текуче и взаимосвязано: печаль и озорство, ирония и «серьез», новые времена и недавнее «безвременье». Неслучайно любимый герой Юрского — человек, которого буквально преследует ощущение, что где-то в другой стране и даже в другом времени живет некто, похожий на него, по сути его второе «я»…

Сергей Юрский Троллейбусная прогулка Из цикла "Туда и обратно" Мой ежедневный друг и отчасти отдаленный родственник Витюша человек нервный, спящий в неположенное время суток с затычками в ушах и с черной повязкой на глазах, чтобы ничего не видеть и не слышать. В остальное время он очень даже веселый и наблюдательный человек. Интересуется разными человеческими проявлениями, особенно женщинами. Вот, знаете, в прошлом, то есть теперь уже получается в позапрошлом, короче говоря, в XIX веке было выражение - "места не столь отдаленные". Это значило - действительно, не черт-те где, а, скажем, ну, там, в Ижевске... или в Рыбинске, что ли, поселить человека. Но все-таки это не просто место жительства, а наказание. Так просто оттуда не выберешься. Я это к тому, что времена нашего с Витюшей ежедневного общения можно назвать "времена не столь отдаленные" - то есть не то чтоб какие-нибудь средние века с инквизицией, полным отсутствием электричества

Это первая книга прозы, написанная известным актером и режиссером Сергеем Юрским. Составившие ее повести и рассказы — результат многолетнего познания жизни художественой интеллигенции, артистов, литераторов, архитекторов. Надеемся, что ныне к читателям пришел не просто пишущий актер, а настоящий писатель-профессионал.

Актер и режиссер Сергей Юрьевич Юрский известен и как автор автобиографической и художественной прозы.«Кого люблю, того здесь нет» – воспоминания о друзьях и близких людях, которых нет уже на этом свете: Юрий Юрский, Георгий Товстоногов, Дмитрий Покровский, Фаина Раневская, Александр Володин, Николай Волков, Евгений Евстигнеев… Книга «написана от переполненного печалью сердца, но рассказывая об ушедших, автор будет стараться вспоминать и много забавного, что было в их жизни и чему он был свидетелем…»

Сергей Юрский Игра в жизнь Западный экспресс Это был поезд из моего сна, из детской мечты, из тайных одиноких игр, когда, преодолевая скуку жаркого летнего дня и длину обязательного надоевшего пути по лесной тропе, сам был и паровозом, пыхтящим устало, и машинистом, неутомимым и суровым, и начальником всех станций, и местным мужиком, покорно пережидающим на солнцепеке у шлагбаума пробег длинного состава, и пассажиром, наивным и восторженным, которому всё в новинку, который глупо и симпатично радуется названию каждой станции, любому перелеску, каждому мостику над неширокой речкой, стаду, прилегшему устало, копнам сена под легкими навесиками, двоению, троению, умножению рельсов на подъезде к большой станции и несравненному перестуку колес, под который все песни хорошо поются и щемят душу, а все мысли легчают и уносятся сквозь щель в окне вместе с кудрявым дымком от паровоза. Это был поезд из моего сна. Весной 89 года я ехал в одиночку через

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. В поисках радости Смотрю в темноту. Тихо. Не как в лесу, не как на море, не как ночью в пустом доне. Другая тишина, другая темнота. Лес живет сам по себе – шелестит, «окрикивает птицами, шуршит, набухает. Ему нет дела до тебя; хочешь – думай, хочешь – нет, хочешь – уходи, хочешь – оставайся. Крикни – и не впитывается звук, загремит, равнодушно подхваченный эхом, запрыгает, как плоский камешек по воде – бляк» бляк, бляк, – и утонет. Еще крикни – и опять то же. И снова лес похрустывает, постанывает, посапывает. Хочешь – кричи, хочешь – замолчи. И море так. И пустой дом так. Ты свободен, потому что не нужен. Другая тишина и другая темнота. Ждет. Обязывает. Всасывает. Тянет в себя, потому что ты не в ней, ты на свету. И мысленно представляешь и ощущаешь воображением, как хорошо тебя видно из темноты, как весь ты

Юрий Арабов Во времена далекой молодости, когда приходилось знакомить со своими творениями уставших редакторов московских журналов, у меня выработалось устойчивое чувство неловкости. Неловкости за то, что отнимаешь драгоценное время у очень занятых людей. Толчком к возникновению этого скорбного чувства послужил разговор с хорошим поэтом, который по совместительству работал редактором в одном издательстве. На мой возмущенный возглас, вырвавшийся из-за предчувствия очередной катастрофы (стихи опять не подошли, опять провалились), этот поэт тихо сказал мне: «Мы ведь и Батюшкова пропустили. А вы хотите, чтобы мы вас после этого печатали!..». Я был убит, раздавлен. Мне совершенно ясно представилось, как Батюшков приносит стихи моему поэту, а тот не печатает, и Батюшков сходит с ума. Мне и в голову не пришло, что Батюшков жил на полтора века раньше. Я решил, что если уж с известным поэтом произошла такая лажа, что его кто-то пропустил (куда? к кому?), то мне вообще нужно молчать